Иногда, когда рисует ребенок, мне становится страшно. Страшно от того, что я совершенно не знаю, как по научному объяснить тот факт, что дети на обыкновенном листе А4 в красках и абстрактных фигурах передают то, что происходит между родителями на уровне отношений и чувств, то, что они сами не знают или не понимают, но откуда-то как-то чувствуют…
Когда Лиза рисует, весь внутренний мир ее семьи раскрывается передо мною как на ладони, без каких либо секретов и тайн, темных уголков или непонятностей. В одном рисунке откровений так много, что мама теряется и плачет. Начинается терапия. Терапия не ребенка. Терапия расставания и развода, всю стратегию которой я просто ворую с рисунка этой очаровательной и заботливой дочери.
Лиза нарисовала маму большим и черным квадратом, а папу маленьким красным кругом.
— Лиз, ну почему мама такая черная?
— Потому что внутри вся черная. Очень сильно черная. Как туча, в которой много-много воды. Она даже сейчас прольется, но не проливается.
— Как же ей пролиться? Может фея какая-нибудь прилетит и поможет? Ведь плохо без дождика совсем…
— Да…. Фея.. – начинает рисовать.. – нет, ты знаешь.. фея делает этот круг красным еще больше и он даже растет… — Лиза начинает рисовать фею возле красного круга. – Мне кажется, что круг не знает, что это фальшивая фея.. Вот если бы он знал, он бы понял, что она ведьма. И тут Лиза уходит в свои интересные рассуждения, а я вдруг начинаю догадываться, что речь идет о женщине. Я пока еще не знаю, но практически уверена, что это любовница. И уже потом, после рисунка:
— Катюш, — обращаюсь я к маме, — а о ком говорит Лиза, когда рассказывает о фее, которая на самом деле ведьма?
В этот момент я ожидала обыкновенный и простой ответ, который бы подтвердил или опровергнул мои догадки. Но я увидела застывший взгляд на картине, а на лице за одну секунду проявились сразу тысячи эмоций: от удивления, отчаяния и боли до злости, страха, горя и печали. И уже совсем другим голосом, как будто не своим, слегка севшим и охрипшим, с трудом, почти прошептала:
— Может быть это новая жена, — чуть прокашлялась, чтобы восстановить голос, — но Лиза об этом не знает. Он сейчас живет с другой женщиной, — и ко мне на встречу поднимаются растерянные, полные сдерживаемых слез и немого вопроса глаза. И в этом лице я вдруг вижу ту самую тучу, черную тучу, в которой так много воды, что она вот-вот прольется и совсем не проливается, а рядом с ней…
— Круг довольный, он стал таким большим, но мне совсем не нравится. Как дурачок: «Я большой, я большой!». Я тут нарисую себя и заплямаю его краской, коричневыми какашками — кривляется и смеется Лиза, рисуя себя в виде цветочка.
А я просто наблюдаю, как постепенно оживает ее картинка, и тихонечко понимаю, что мне уже не нужно искать причину ее агрессивного поведения, из-за которой, кстати, обратилась мама за консультацию, настойчиво подчеркивая, что у них в семье все замечательно.
— Ну хоть кому-то у тебя тут хорошо, — как будто с облегчением говорю и добавляю, мечтательно так: — хорошо бы еще, чтоб прямо как в сказке, что б всем было хорошо..
— Тогда это надо все переделывать: квадрат делать белым, фею стереть…. – задумалась Лиза, — но фею уже не убрать, она тут так колдует… с ней ничего нельзя сделать. И красный не убирается. Я знаю, он есть, я его закрасила коричневым, а он там внутри, красный, все равно есть, никуда не исчезает.
— Может, он нужен цветочку? – вдруг спрашиваю я
— Как солнышко!? – ответила Лиза, с таким лукавым вопросом, как будто отвечает правильно урок и знает, что ее ждут 12 баллов.
— Ну а почему бы и нет, цветочку нужно солнышко, чтоб расти и развиваться…. – я вырезаю небольшой круг с чистого листа и предлагаю: — а давай этот красно-коричневый круг спрячем за этим белым кругом и нарисуем из него солнышко, посмотрим, что получится… Лиза загорается интересом, а потом вдруг останавливается:
— Нет, не надо.. нет-нет…
Точно также, с такой же интонацией, чуть позже, я слышу от мамы:
— Нет, не надо .. нет-нет, вы ничего не знаете, нам правда хорошо втроем. – должно быть, Катя имела в виду себя и своих двух детей, — Мне такой мужчина не нужен. Даже хорошо, что все так произошло. Лучше раньше, чем позже. Не надо на нас вешать общие стереотипы, будто мы страдаем, когда уходит козел!
Я смотрю на это лицо, переполненное обидой и злостью и очень аккуратно, честно и твердо произношу:
— Знаешь, я не верю тебе…
— Что значит, вы мне не верите?! – столько откровенного возмущения в ее голосе, что не возможно на листе бумаги передать.
— Я не верю тебе. Ладно я – я дело десятое. А когда ты говоришь, ты сама себе веришь? – она прячет глаза, отворачивает и опускает лицо и мне практически не видно, что с ней происходит. А мне так не хочется в этот момент оставлять ее одну. И я, выдерживая паузу, продолжаю говорить, — должно быть, именно от того, что тебе сейчас очень радостно, ты запрещаешь отцу видеться с детьми … или вот.. сдерживать слезы в своих красных и воспаленных глазах…прямо сейчас.. я это вижу… прятать от детей правду… обманывать себя, что живешь прежней счастливой жизнью, которая стала даже лучше… может быть, даже говоришь себе: «О, как здорово! Столько времени свободного образовалось!!!». Катя, я тебе не верю. Может быть только мне, а может и себе, но ты говоришь не правду. – и я замолчала…
В одну секунду окружающее нас пространство изменилось, как будто лопнули стекла в окнах и вошел свежий воздух. Внезапно тишина прервалась взрывом горького плача. А я как будто выдохнула. Я не хотела мешать: просто взяла ее руку в свою и немножко обняла.
Когда человек так плачет о своем горе, не стоит мешать. Не существует на земле человека, которого не коснулась бы боль утраты. Мы прощаемся с людьми, потому что они умирают, женятся (выходят замуж), просто уходят или уходят к кому-то другому. В первый момент, это всегда очень эмоционально. Возможно, может быть, правда, можно даже радоваться! В конце концов, радость это такая же сильная эмоция. А человек всегда встречает новое с сильными эмоциями. Но, как правило, когда нам больно, мы плачем, а вместе со слезами капля за каплей как будто вытекают и боль, и обида, и , может быть, что-то еще, у каждого это свое…
Огромные плямы-капли старательной рукой Лизы появлялись на картине чуть раньше настоящих маминых слез. Одна за одной, одна за одной. Только так Лиза видела возможность для черного квадрата-тучи превратиться в белое облако. Капли расплывались по всему листу, аккуратно падали на цветочек, рядом с которым дорисовывались другие цветы, трава и даже деревья.
— Такое оно, редкое, на нем много сразу плодов растет. Я видела по телевизору. Делают такую прививку дереву и может получиться даже яблоко-груша. Но оно еще не может расцвести.
— Что ж такое-то? А почему? А его время уже пришло?
— Оно придет, когда туча вся уйдет и будет просто облако. А как мне теперь здесь зарисовать белым цветом , — спрашивает Лиза о квадрате, — он не получится совсем белый.
— Ну давай просто вырежем из бумаги облако, сверху приклеим и будет белое облако.
Может быть, в жизни также как и на этом рисунке, после слез вдруг появляются яркие цвета и все растет и расцветает. Как будто, когда человек по-настоящему плачет, он избавляет себя от всей той накопившейся гадости, которая мешает ему идти дальше, радоваться, творить, раскрываться, развиваться и даже, банально, иметь силы заниматься своими интересными делами!!! Плач примиряет человека с той жизненной ситуацией, которая уже сложилась. Уже как будто все, не убежишь, не спрячешься, никуда не денешься. Как перейти реку вброд, как бы тебе не хотелось мочить ноги, чтобы оказаться на другом берегу и любоваться новыми прекрасными видами, придется-таки переходить эту реку. Хотя всегда есть вариант топтаться у воды, страстно смотреть на другой берег и ждать, ждать чего-то… Или уверять себя, что тебе не хочется того, что на самом деле хочешь, или, говорить себе, что не важно то, что действительно важно… Или даже страдать и плакать от того, что река не переходится, не меняется русло, не расступается вода. Какое-то время на все это потратить и все же сделать шаг. И уже потом, успокоившись, отбросив лишнее, можно оглянуться, осмотреться и увидеть, куда и как можно пойти дальше.
Как же долго Катя держала себя в руках, с таким могущественным самоотречением копила всю ту горечь, которая потихонечку стала отравлять изнутри не только ее саму, но и ее маленьких детей. И как же чудесно было все это отпускать, оглядываться, смотреть, что же у нее самой, после ухода мужа, в конце концов, осталось. Увидеть все эти чудесные «деревья», «траву» и «цветы» и еще много чего, потому что когда человек больше не сопротивляется смотреть, он видит, порою даже больше, чем сам ожидает.
И все же, лично Вам, я желаю поменьше слез и потерь. Пусть Вам помогает жить только радость и живой интерес. А рядом всегда был человек, который мог держать вас за руку, когда вы проходите свой нелегкий участок, и чтобы его рука не останавливала Вас и ни в коем случае не торопила.
